борт, не означенный в расписании — это легко подтверждалось, ибо аэропорт у нас работал через час по чайной ложке, если не реже. Пропустить спецрейс, который сразу загнали в один из дальних ангаров, даже особо несведущему журналисту, оказалось бы немыслимо.
Шестой отдел ГБ, поднаторевший еще по хлопковому делу на экономических преступлениях, мигом парализовал всю деятельность «Асбеста» прекратив не просто отгрузку угля на двое суток — чего не случалось с войны — но и опечатав все, что только можно, оборвав все связи предприятия с внешним миром и препроводив абсолютно все руководство, вплоть до начальников отделов и шахт, на допрос в свои казематы и продержав их там вплоть до прибытия в город новой, спешно созданной следственной группы генпрокуратуры. И это при том, что только-только одна отправилась в Москву с триумфом, как ситуация изменилась в корне.
Мощностей генеральной прокуратуры и примкнувшего к ней шестого отдела комитета, хватило бы на сотню таких «Асбестов», если не больше. Но по первым дням следователи, с которыми в тесной кооперации работали комитетчики, реально не справлялись с объемами приходимой информации и количеством взятых под стражу шестым отделом лиц. Да, комитет сам допрашивал и некоторых даже отпускал, но переварить десятки и десятки людей с ходу все одно у следователей по особым делам никак не получалось. Допросы затягивались, откладывались, изучение документов переносилось — а выемки и аресты все продолжались.
Когда закончился «Асбест» шестой отдел перешел на профильные предприятия, смежников, поставщиков, раскручивая все аферы Ковальчука сразу по всем направлениям. Это уже исходя из выхлопа — в «Желтой газете», более, чем очевидно, имевшей связи с Рябиновой, публиковались списки задержанных шестым отделом лиц. И их число росло с каждым днем. Сперва в сети попадали мелкие сошки, вроде водителей, машинистов, чьи показания проверялись и перепроверялись, но уже в следующий понедельник, когда народ приходил в себя после бурных выходных, связанных как раз с перевариванием информации обо всем случившемся, полетели и солидные головы. А ведь только-только прошло восьмое марта. Я подарил Оле гитару, хотел электрическую, но нужной, как всегда, не оказалось, а дожидаться не хотелось. Пришлось ограничиться обычной шестистрункой. Все равно солнышко обрадовалась, тотчас сыграла всякое, разное, выяснила, что струны лучше заменить, но она сама в «Мелодии» подыщет нужные. И тогда уж сыграет.
— Мы и так с тобой сыграли, — заметил я. — Как симфонический оркестр.
Она только рукой махнула.
— Сейчас лучше помолчи, я и так переживаю по этому поводу. Как бы чего не вышло.
— Так и выходит как бы. Все выходит.
Она в ответ только поцеловала меня в лоб и предложила лучше послушать «Белой акации гроздья душистые» — песню как никогда своевременную в свете происходящих в последний год с нами событий.
В понедельник арестовали Абызова, начальника сортировочной и его руководителя из МПС, во вторник следователи начали выемку документов непосредственно из архивов областной железной дороги, а по прошествии еще пары дней головы полетели уже в самом министерстве.
Стал известен принцип такой стремительной работы. Прокурорские, вполне логично предполагая, что от Ковальчука сейчас пользы много, но просто так сотрудничать он не станет, ограничили его во всем и на допросы не выводили, «забыв» в камере. Впрочем, найденного у него в кабинете, в архивах «Асбеста», вообще на самом предприятии хватило бы на пару расстрелов, как я уже и поминал. Так что он уже сам попросился — и едва прибыл в распоряжение «важняка» (так простой народ называл следователей по особо важным делам), запел соловьем. В прокуратуре смекнули, что лучшим вариантом для всех задержанных станет попытка уйти как можно дальше от ответственности, и такую возможность всем предлагали. Здесь не Узмекистан, кодекс молчания и власть баев распространена куда слабее, поэтому меж арестованными часто устраивали соревнования — кто больше донесет на ближних своих, тот получит самый минимум, а то и вовсе окажется отпущен — если и дальше станет сотрудничать со следствием.
Таковых оказалось большинство. Именно поэтому на втором-третьем допросе раскалывались самые неприступные чинуши, а на пятом-шестом охотно делились доносами на коллег, и особенно, начальство, ведь оно-то на Руси царь и бог, от него все — и добро и зло; просто грех не стукнуть да еще и как следует. Повинуясь этой простой логике, комитетчики и начали с мелкой шушеры и довольно быстро добрались до более, чем крупной. Как раз к началу выборов нового парламента — съезда народных депутатов СССР — прокуратура проверяла двух замминистров пресловутого МПС, а так же второго секретаря обкома уже у нас. И, судя по тому, что допрос закончился задержанием — небезуспешно.
Мне не раз приходило в голову, что наша анонимка, размешенная в газетах и такая оперативная на нее реакция генпрокуратуры и особенно, КГБ, не случайны. У меня были все основания думать, что «Асбест» давно находится на крючке комитета или на пере прокуратуры. И последним требовался лишь формальный повод, всего-то одна публикация или передача, чтоб стремглав начать действовать. Уже зная, кого, когда и как арестовывать, допрашивать, откуда и сколько изымать. Да, ведь следователи изымали не только документы — из особняков первых лиц области, министерств и ведомств извлекались миллионы рублей и валюты, как и прежде, во времена Андропова в Узбекистане. Но только теперь миллионы хранились не просто на огородах или в подвалах, нет, тайники оказывались в надежных местах, у подчиненных, у родственников. А еще — в отличие от ферганских баев — тутошние князьки пользовались современными средствами хранения. Депозитными ячейками, металлическими счетами зарубежных банков, кредитными картами, дорожными чеками. Они часто выезжали за рубеж, неудивительно, что часть средств решили от греха подальше или на случай вот подобного провала, перевести туда — с тем, чтоб побыстрее выскочить, объявив себя, как это водится у многих диссидентов, «потерпевшим от советской тирании».
Разумеется, подобные события не прошли мимо раскалившегося от волнения города. Чуть не ежедневно то возле прокуратуры, то около обкома возникали стихийные митинги — и если на первом выкрикивали здравицы и требовали дальнейшей борьбы и посадок, то на втором злопыхали и желали, чтобы всех. Милиция сперва не вмешивалась, но потом, уже перед самыми выборами, начала активно разгонять все собрания, где бы они ни проходили. Что, впрочем, не мешало протестующим и активистам, собираться вновь — задерживать и арестовывать за участие в подобных мероприятиях у и так сбившихся с ног патрульных, которых таскали по всему городу для новых и новых задержаний как митингующих, так и городского начальства уже не имелось ни сил, ни желания. Тем более, народ умудрился так парализовать работу партийных «слуг народа», что недели три здание обкома
